История, как известно, не терпит сослагательного наклонения. И все же сделаем попытку и призовем на помощь воображение. Представим, что Скобелев (а ведь мы помним, как высоко отзывались светила русской науки о цепком и аналитическом уме нашего героя) волею обстоятельств стал ученым. Можно убежденно сказать, что и в данном случае он не затерялся бы среди массы тружеников в храме Науки, а рядом с его именем непременно звучали бы эпитеты: выдающийся, незаурядный.
Не станем сожалеть о неоправдавшихся надеждах русских знаменитостей – природа наградила Скобелева множеством талантов. Случись так, что он отдал бы свои силы служению музам (а ведь близко знавшим Скобелева иногда казалось, что сам Господь вложил в его душу чудный дар восприятия прекрасного), и тогда бы Искусство в его лице получило или виртуозного музыканта, или поэта, наделенного особым гармоническим ладом.
Судьбе было угодно, чтобы Скобелев стал военным. Своей жизнью он зачеркнул весьма нелестное мнение об общей массе русских офицеров и генералов. Что греха таить, в армейской среде скалозубы не переводились никогда. И вот явился Скобелев. Вникнем в его слова: «Мой символ краток: любовь к Отечеству, наука и славянство». Если первое понятие занимало большую часть помыслов любого из патриотов России и прочно вошло в официальные лозунги, то от слова «наука» веяло необъяснимостью. Между тем смысл его был настолько емким, что Михаилу Дмитриевичу не единожды приходилось растолковывать его.
Тогда как другие слепо копировали далеко не самые лучшие образцы, Скобелеву не требовалось ничего иного, кроме овладения опытом своих учителей. «Белый генерал» учился не меньше, а больше других, и так продолжалось до конца дней его. И даже явное подражание и заимствование, например у Наполеона, обретало у Скобелева свою окраску и русскость. На этом фундаменте Скобелев строил свою жизненную философию и свою военную доктрину.
Она впитала в себя как рыцарство, шедшее от Великого князя Киевского Святослава, бросавшего противнику вызов: «Иду на вы», так и поучения Владимира Мономаха о величии Руси. В этом нравственном кодексе удаль и отвага, жажда подвига, неизменно сопутствовавшие былинным богатырям, занимали особое место.
Народ, который, как известно, на мякине не проведешь, облегченно вздохнул. Провидение даровало России полководца своеобразной русской закваски, наделенного обостренным чувством справедливаости и доброты. И не случайно, что черты древних воителей – сокрушителя зла Георгия Победоносца и русского генерала Скобелева слились в народном сознании в единый облик – белого витязя на белом коне. Таким его видели в пламени сражений, таким он взошел на вечный пьедестал.
Казалось, русская природа
Его из меди отлила
И в руки меч ему дала
Во славу русского народа.
Творец военной реформы Дмитрий Алексеевич Милютин как‑то промолвил: «Обустройство российской армии требует идей и людей». И те и другие рождались в муках времени. Вскоре на горизонте русской военной мысли заблистали дарования М. И. Драгомирова и Г. А. Леера, перечисление трудов которых заняло бы несколько страниц, а для самих сочинений потребовалось с добрый десяток книжных полок. Однако ни Драгомиров, прославившийся при переправе через Дунай, ни Леер, обладавший энциклопедическими знаниями, национальными героями так и не стали.
Лавры победителя Турции при мощной поддержке сиятельной родни достались великому князю Николаю Николаевичу. Но брат Царя‑Освободителя, даже став генерал‑фельдмаршалом, не мог соперничать со Скобелевым во всенародном признании. Скобелев, на зависть многим, стал национальным героем России и Болгарии уже при жизни.
Фольклор – душа народа, золотой кладезь памяти о былом. И то, с какой быстротой героическое время: русско‑турецкая война, Ахал‑Текинская экспедиция воплотились в песнях и сказаниях, свидетельствовало – русскому народу бесконечно дороги как незабвенные события, так и их творцы.
Бодро, весело и торжественно вышагивали под «Скобелевский марш» юные защитники Отечества. Взрывали тишину российских большаков лихие, задиристые солдатские и казачьи песни, прославлявшие «белого генерала» и его подвиги. Без устали, не претендуя на признание, трудились доморощенные поэты, воспевая в строках, идущих от сердца, героические дела Скобелева.
А если бы ты родился снова,
Воинства гений на белом коне,
И взял под свои бы покровы
Победы в грядущей войне,
Тогда бы Русь воспламенела
Повсюду и для всех,
Бессмертною победою горела
И верою в блистательный успех.
(П. Житкевич)
Ах, как хотелось простым людям услышать, что Скобелев не умер, что сообщения о его кончине всего лишь досадная ошибка или досужий вымысел «желтой» прессы. Но... Шло время. Горечь утраты не утихала. И вдруг со скоростью молнии по России прошел слух – жив‑живехонек «белый генерал», будто бы объявился он в Болгарии, где собирает войско в защиту братьев‑славян. Пошли разговоры, что смерть Скобелева в номерах «Англии» – всего лишь удачная мистификация. Нашлось и ее продолжение. Неожиданно в уездном городке Уржуме, что в Вятской губернии, поселился некий «полковник». Исправник, по каким‑то неведомым причинам, запрещал местным величать его по имени‑отчеству. Но отставной унтер‑офицер Н. Тимшин якобы узнал в полковнике своего бывшего командира Скобелева. Пребывание «полковника» в Уржуме окружала завеса таинственности, и до самой его кончины жители называли его «белым генералом». На его могилке, расположенной возле кладбищенской часовни, даже в лютую стужу лежали живые цветы.
Можно только сожалеть, что Скобелев не оставил в наследство фундаментальных теоретических исследований, хотя, надо полагать, задумки таковых у него имелись. Отчет о маневрах немецкой армии, сделанный Скобелевым, оказался удачной пробой пера. Многое из того, что не успел сотворить Михаил Дмитриевич, завершили его единомышленники. Так появились в свет, собранные А.Н. Масловым, приказы Скобелева. Автор не претендовал на полноту труда, однако небольшая по объему книжица с необыкновенной скоростью исчезла с прилавков книжных магазинов. И никакой случайности в том не было, ведь в основу приказов была заложена любовь к Отечеству, к солдату, сознание святости воинского долга. Скобелев словно ожил, и голос его зазвучал с особой патриотической силой. Полководец Скобелев говорил с солдатами и офицерами на языке народном, ярком, вдохновенном.
Год 1876‑й. Туркестан. Впереди необъятная пустыня, зыбучие пески, безводье.
«Я знаю и оцениваю те поистине неимоверные трудности, с которыми... придется бороться начальникам казачьих частей, но в исполнении этого святого долга они могут всегда рассчитывать на мой совет и на душевную поддержку. Мне слишком дорога казачья доблесть, чтобы всегда с любовью не относиться ко всем нуждам вверенных мне казачьих частей...»
Андижан, год 1876‑й.
«Людям Н‑ской сотни стыдно вести себя так, как они вели себя до сих пор. Кто может забыть, что лежачего не бьют, что честный солдат должен быть грозен только перед неприятелем на войне, а не стоя на квартирах...»
Коканд. год 1877‑й.
«Прошу (господ командиров) в особенности хлопотать, чтобы люди в ответах не были деревянными и чтобы задолбленных ответов не было. Пусть лучше (солдат) скажет бессвязно, да свое, да чтобы было видно понимание...
Отъезжая в действующую армию... мне остается желать лишь одно, чтобы в самые трудные минуты боевого испытания я бы сражался с такими же молодецкими, с такими же доблестными войсками, как те, с которыми мне здесь пришлось служить и сражаться... Прошу не поминать меня лихом, и только надежда на близкое столкновение с неприятелем может, хотя отчасти, заглушить глубокую скорбь расставания с ними...»
Болгария. Плевна. 5 октября 1877 года.
«Дело, за которое взялся за оружие миролюбивейший из монархов, наш августейший государь, дело правое, на котором лежит благословение Божие. Оно будет славно окончено... Скоро и нам предстоит боевое испытание, прошу всем об этом знать и крепить дух молитвою и размышлением, чего требует от нас долг, присяга и честь имени русского...»
Адрианополь. 10 января 1878 года.
«Поздравляю вверенные мне храбрые войска с занятием второй столицы Турции. Вашею выносливостью, терпением, храбростью приобретен этот успех... Порадовали вы государя‑императора, порадовали вы нашего августейшего вождя, порадовали всю Россию».
Селение св. Георгия. 22 февраля 1878 года.
«Отныне мы стоим здесь в стране дружественной. Отношения наши к побежденному народу должны быть не только законно‑правильными, но и великодушными, ибо храброе русское войско искони не умело бить лежачего... Я убежден, что вверенные мне храбрые войска не помрачат своей бессмертной славы».
Приказы Скобелева даже сугубо штатские люди знали наизусть, фразы, заимствованные из них, легли в основу бессчетного числа выпускных работ учащихся кадетских корпусов и слушателей академий. Так был заложен первый камень в осмысление скобелевской «науки побеждать». Как показало время, притягательность ее не уменьшалась, а наоборот, росла год от года. На фоне множества работ и исследований феномена Скобелева труды С. Гершельмана «Нравственный элемент в руках опытного военачальника» и А. Зайончковского «Наступательный бой по опыту действий генерала Скобелева» стали подлинным событием. В них предстал образ отважного воина, наделенного незаурядным полководческим даром. Скобелев обогатил русскую военную мысль не только новыми тактическими приемами в наступательных и оборонительных сражениях, но и принципиально новым пониманием роли психологических факторов в войне. Скобелев возвеличил имя русского солдата, проторил дорогу к его сердцу, заразил своим неиссякаемым оптимизмом сотни последователей, начертал пути, которым должны были следовать вооруженные силы России.
«Насколько я понимаю, – писал Скобелев в одном из своих сочинений, – в русской армии можно o опираться или на сердце, или на дисциплину в строгом ее проявлении...» Скобелеву по природе было чуждо надоедливое менторство, и потому он считал «нравственный элемент» необъяснимым понятием. «Трудно дать указание, как подметить, в каком настроении часть в данную минуту. Это, как все на войне, зависит от обстоятельств... Несомненно, раз офицер подметит, что пульс части бьется слабее, он обязан принять меры... Какие средства он подыщет? Это дело каждый молодец решай на свой образец...»
По сути, Скобелев предлагает как можно глубже, не жалея сил и времени, вникать в психологию солдата и воинского коллектива. Понадобилось не один десяток лет, прежде чем взгляды Скобелева сформировались в науку – военную психологию. Изучение «состояния нервов войск» своих и противника стало ее краеугольным камнем.
«Ввиду особой пользы» капитан Генерального штаба А. Зайончковский предложил военному читателю рассмотреть примеры наступательной тактики на опыте действий отрядов под командованием генерала Скобелева. К этому времени (1893 г.) сражения, выигранные русской армией на Балканском и Кавказском театрах военных действий, были детально изучены и каждое из них получило достойную оценку. Но Зайончковский поставил перед собой цель «проследить, каким образом ошибки в последующих сражениях исправлялись на основании опыта предыдущих». Со страниц книги вновь зазвучали известные названия населенных пунктов и фамилии героев, но теперь их деяния рассматривались не только через призму времени, но и с точки зрения военной науки. И здесь читателей ожидал сюрприз. Скобелев, не единожды утверждавший, что на войне главный фактор – обстоятельства, – оказался вовсе не рабом их, а творцом собственной тактики, где воедино слились внешние, эмоциональные эффекты: звучание полковых оркестров, трепет развернутых знамен и до мелочей просчитанные ходы: выбор направления атаки, создание группировки сил, техника передвижения на поле боя и многое другое, что впоследствии стало каноническим в русской армии. Скобелев задолго до того, как в учебники вошло слово «операция», первым произнес его и закрепил это понятие применительно к масштабным боевым действиям. Нет, вовсе не случайно Скобелев упомянул слово «наука». Относительно России оно было более чем уместно. Скобелев мечтал видеть русскую армию могущественной, страну просвещенной, демократической, живущей в ладу с собой и соседями.
Скобелев не вставал в позу пророка, но отчетливо представлял, насколько в России все закоснело, изъедено ржавчиной всех семи смертных пороков, насколько поражена ими власть.
И вот, – один не раб из всех вверху стоящих,
Один наш Скобелев смел правду вслух сказать
О язвах, издавна жизнь русскую мертвящих!
О том, где корень зла – и в чем лекарств искать.
Скобелева нельзя мерить общей меркой, он заслонял собой всех и даже в какой‑то мере самого императора, но то, что из его высказываний выпало одно из выстраданных Россией понятий – «За царя», вовсе не означает, что его можно безоглядно причислить к разряду отпетых врагов самодержавия. Как русский человек он сознавал, что каждый из его соотечественников есть не кто иной, как верноподданный царя, и потому видит в государе Богом призванного хранителя России и с рождения считает себя орудием его священного призвания. В негативном отношении Скобелева к самодержавию больше отчаяния, предчувствия трагедийности конца, надежды на спасительный выход из тупика, нежели нигилизма. Русское общество словно топталось на месте, и призыв «К топору!» отзывался не только в душах барских крестьян.
Макиавелли утверждал, что «счастлив тот, кто сообразует свой образ действий со свойствами времени, и столь несчастлив тот, чьи действия со временем в разладе». Применительно к Скобелеву ошибался‑таки великий мудрец. Скобелев опережал время во взглядах на войну, политику, на обустройство государства Российского, каждая пружина которого, по его мнению, должна работать на благоденствие народа. Представлять Скобелева непонятым и гонимым, а оттого глубого несчастным и обделенным судьбой, ошибочно. Действительно, для многих современников, не отличавшихся глубиной мышления, Скобелев был «белой вороной», но лишь потому, что не любил пустословия, он был рожден для дела, созидания и как творческая личность умел видеть далеко. При всей кажущейся непоследовательности высказываний и поступков, поисков союзников, отчетливо просматривается прозорливость «белого генерала», который задолго до трагического февраля 1917 года предопределил расклад сил в русском обществе.
А вот семейное счастье у Михаила Дмитриевича действительно не сложилось. И вовсе не потому, что он был неспособен на высокое чувство. В юношеских записях Скобелева имелось немало цитат, заимствованных у Наполеона. Как известно, гениальный полководец не обошел вниманием и человеческие слабости, к одной из которых он относил любовь. Что же вещал республиканский генерал Наполеон, до того как стал повелителем Европы? «Глупец тот человек, который; допускает, чтобы над ним властвовала женщина! Впечатлительность – это дело женщины, мужчина же должен быть тверд в своих чувствах и намерениях, иначе он должен совершенно отказаться от всяких военных и правительственных начинаний».
Казалось бы, неудачная супружеская жизнь, развод, всю вину в котором Скобелев взял на себя[57], целиком и полностью подтверждают приведенную мысль: даже в таком сугубо интимном деле, как любовь, Скобелев бездумно следовал советам боготворимого им человека. Но такой вывод глубоко ошибочен.
Супружество было навязано Михаилу Дмитриевичу любящими родителями. Он был единственным продолжателем славного рода и, исповедуя святое пророчество: «Чти отца своего и матерь свою и благословенны будут твои дни на земле», не стал перечить Дмитрию Ивановичу и Ольге Николаевне. Подозревали ли они, что тем самым обрекают свое чадо на неимоверные душевные муки? Любви желанной, делающей каждый прожитый день, осененный ею, светлым, неповторимым и жертвенным, между супругами не было.
А тут внезапно нагрянуло великое горе – отец и мать при непостижимо трагических и загадочных обстоятельствах сошли в могилу. Как ни храбрился Скобелев, удары судьбы оказались жестокими и непоправимыми. Полководец, купавшийся в славе, окруженный сонмом друзей и почитателей, корреспондентами, с жадностью ловившими каждое его слово, вмиг почувствовал себя одиноким. И ничто иное не могло согреть его истерзанную душу так, как любовь. Он был свободен, богат, не стар годами, знаменит и по‑юношески наивен. Генерал‑рыцарь в своей избраннице желал видеть не столько спутницу жизни, сколько единомышленницу. Увы, такое удавалось немногим гениям. Отважный боец, герой, наделенный безмерной теплотой души, оказался беспомощным перед натиском потребительского отношения к любви. Идеал рухнул. Скобелев на какое‑то неуловимое мгновение потерял нить жизни, и этого оказалось достаточно, чтобы она оборвалась.
Страшился ли Скобелев смерти? Клюкастая безрезультатно охотилась за ним в безбрежных песках Туркестана, в горах Испании, подстерегала при переправе через полноводный и коварный Дунай, готова была принять в свои холодные объятия в роскошных виноградниках на Зеленых горах, выжидала, авось сорвется «белый генерал» с головокружительной высоты, занесенных снегом балканских троп, спасует перед лицом грозного Вессель‑паши, ни на шаг не отпускала своего визави в безводной пустыне Каракум в надежде, что наконец удача отвернется от него. Не вышло, не дождалась. Даже по самым скромным подсчетам, Скобелев участвовал в 70 сражениях! А вот умереть довелось «белому генералу» в самой нелепой обстановке. Но даже, казалось, и такой исход был просчитан им.
В письме к И.С. Аксакову, написанном Скобелевым 23 марта 1882 года, имелись весьма примечательные строки: «Я получил несколько вызовов, на которые не отвечал. Очевидно, недругам русского народного возрождения очень желательно этим путем от меня избавиться. Оно и дешево, и сердито. Меня вы настолько знаете, что, конечно, уверены в моем спокойном отношении ко всякой случайности. Важно только, если неизбежное случится, извлечь из факта (смерти. – Б. К.) наибольшую пользу для нашего святого дела...»
Человек редкого ума и чистейшего сердца, мерилом деяний которого была человеческая жизнь, словно предвосхищал события и тревожился не столько о своей персоне (ей, мол, и так воздадут должное по чинам и заслугам), сколько о славянском единении. С высоты минувших веков помыслы Скобелева отнюдь не потускнели, а наоборот, высветлили его прозорливость – Европа дважды встряхнула мир губительными войнами, но корнем зла и в Первой и во Второй бойне был пресловутый восточный вопрос, богатства и обширность славянских земель. Скобелев отчетливо представлял врага, знал, что необходимо противопоставить агрессору, и настраивал русский народ на долгую тяжкую борьбу за справедливость. Этой мыслью он жил, с нею и сошел в могилу. Аксаковские строки стали эпилогом к яркой, но до обидного короткой жизни «белого генерала»:
Тот эгоист холодный и пустой,
Кто жизнь свою не посвятил народу:
Что б он ни говорил про долг любви святой,
Про человечество, свободу.
Октябрьский переворот 1917 года с жестокостью Молоха прошелся, по России. Летели наземь символы российской государственности, втаптывался в грязь и рвался на части стяг былой России. Исподволь шла подготовка к разрушительному удару по тем, кто, возвеличив Отечество, остался запечатленным в граните и бронзе. Акт вандализма готовился с особой тщательностью в недрах Народного комиссариата просвещения, который возглавлял А. В. Луначарский. 12 апреля 1918 года нарком докладывал на заседании Совнаркома свое понимание указаний В. И. Ульянова (Ленина) о сносе «истуканов» – так называл вождь мирового пролетариата памятники, на которые ему после переезда советского правительства в Москву волей‑неволей приходилось взирать. В число истуканов наряду с царскими персонами был занесен и Скобелевский ансамбль. Так появился на свет знаменитый декрет «О памятниках Республики».
Читателям представляется возможность проникнуться атмосферой заседания, которое, по сути, обрекало русский народ на отступничество от идеалов, утверждавшихся столетиями. Декрет дается с несущественными сокращениями.
«В ознаменование великого переворота, преобразившего Россию, Совет Народных Комиссаров постановляет:
1) Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг, не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частью перенесению в склады, частью использованию утилитарного характера.
2) Особой комиссии из народных комиссаров по просвещению и имушеств Республики и заведующего Отделом изобразительных искусств при Комиссариате просвещения поручается по соглашению с художественной коллегией Москвы и Петрограда определить, какие памятники подлежат снятию.
3) Той же комиссии поручается мобилизовать художественные силы и организовать широкий конкурс по выработке проектов памятников, долженствующих ознаменовать великие дни Российской социалистической революции.
4) Совет Народных Комиссаров выражает желание, чтобы в день 1 Мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы и выставлены первые модели новых памятников на суд масс...»[58]
Подписали документ Ленин, Луначарский и Сталин.
Поражает прагматичность А. В. Луначарского, который по принятии декрета попросил Совнарком выделить на нужды крушителей русской истории сто пятьдесят тысяч рублей. Деньги были выделены незамедлительно. Наиболее кощунственно в приведенном документе звучали слова «снятие» и «перенесение в склады». 1 мая 1918 года после парада и демонстрации на Красной площади по уникальным творениям лучших скульпторов и архитекторов России прошлись кувалды «строителей нового мира». Под их ударами на площадь, выложенную брусчаткой, рухнули скульптурные группы русских солдат, с раздирающим душу треском на куски разлетелись чугунные доски с эпизодами победных сражений, а затем слетел с пьедестала и сам «белый генерал». Воля «иванов, не помнящих родства» обрекла Скобелева не только на вторую смерть, но и на многолетнее забвение. «Белый генерал» был объявлен классовым врагом без всякой надежды на упоминание его имени в истории России[59].
В 1924 году город Скобелев был переименован в Фергану. Наступил год 1929‑й. Год, когда направляемые идеологами вандализма Л. Кагановичем, Е. Ярославским (Губельманом) каратели повсеместно предприняли жестокий натиск не только на православную церковь, но и на все то, что связывало россиян с прошлым. С беззастенчивостью мародеров был потревожен вечный сон тысяч великих соотечественников, чьи имена составляли гордость и славу России. Волна погромов докатилась и до Спасского. Церковь и имение были разграблены, могилы Скобелевых осквернены. Второй зудящий приступ «любви к отеческим гробам» пришелся на 1938 год. Специальные команды рыскали по дворянским гнездам в поисках мало‑мальских ценностей, под видом экспертов в провинциальных музеях действовали изощренные грабители, с тем чтобы за бесценок сбывать наживу за рубеж. И вновь родовое имение Скобелевых Спасское оказалось в центре внимания. Но мародерам не повезло. Только в руках одного из них остался каблук от хромового сапога «белого генерала». Сам же Михаил Дмитриевич лежал в гробу как живой, без орденов и оружия.
Нельзя сказать, что имя Скобелева было механически вычеркнуто из исторической летописи. Уже первое издание Большой Советской Энциклопедии включило обстоятельную статью о Скобелеве в свой 51‑й том, вышедший в 1945 году. В ней содержались весьма лестные оценки о Скобелеве – «выдающемся генерале русской армии», «продолжателе лучших суворовских традиций в русской армии». Приведем некоторые выдержки из статьи:
«Как военачальник и полководец С. обладал многими качествами передового военного деятеля. Глубокое и всестороннее знание военного дела он соединял не только с замечательной личной храбростью, но и умением управлять подчиненными ему войсками и вести их за собой на выполнение труднейших боевых задач. Обладая широким военным кругозором, С. умел разбираться в самой сложной тактической и оперативной обстановке и быстро принимать необходимое решение. При этом он не боялся принимать на себя ответственность за свои решения и действия и не пытался перекладывать этой ответственности на других. В то же время, одерживая крупнейшие военные успехи, С. всегда подчеркивал заслуги своих подчиненных – командиров и рядовых – в достижении этих успехов. В обучении подчиненных ему войсковых частей С. следовал суворовским принципам: обучал войска тому, что требуется на войне, с учетом всех новейших достижений в области техники и тактики, воспитывал в солдатах и офицерах выносливость, сметку и инициативу, усиленно тренировал их в меткой стрельбе и лихом штыковом бое, в совершении быстрых походных движений, в переправах через реки, в ночных действиях, в овладении сильно укрепленными позициями и пр...
Наряду с самым тщательным материальным обеспечением операций (примерами могут служить подготовка перехода через Балканы, обеспечение Ахал‑Текинского похода и мн. др.), С. придавал исключительно большое значение моральному элементу на войне. В своих отношениях к подчиненным он соединял высокую требовательность, решительное укрепление дисциплины и порядка с повседневной заботой о солдатах и офицерах; особенно следил С. за качеством и своевременностью питания солдат, за их одеждой, лечебно‑санитарными мероприятиями и т.д.
Система воспитания солдат и офицеров, проводившаяся С., основывалась на развитии в них чувства собственного достоинства и патриотического долга. С. не допускал в своих частях телесных наказаний и рукоприкладства. От своих подчиненных он требовал, чтобы они высоко держали знамя России и, если нужно, отдавали свою жизнь за родину. Воспитывая и обучая своих подчиненных, С. всегда старался сам служить им примером, и это еще более увеличивало его популярность в армии».
Второе и третье издания БСЭ также включали соответствующие статьи.
Советская Историческая Энциклопедия (М., 1969. Т. 12) посвятила М.Д. Скобелеву небольшую статью. Процитируем ее концовку:
«Обладал большой личной храбростью (его наз [ывали] „белым генералом“ за появление под огнем врага верхом на белом коне, в белом кителе и белой фуражке или папахе). Был талантливым военачальником и принадлежал к плеяде передовых в военном деле генералов своего времени».
Однако специальные исследования жизни и деятельности Скобелева стали публиковаться лишь в 90‑е годы.
А народ наш всегда помнил «белого генерала».
Словно назло гонителям и хулителям славного имени русского генерала Скобелева, на протяжении многих лет сотни людей бескорыстно занимались поисковой работой, восстанавливали из руин родовое имение Спасское‑Заборово. Наконец, в год 900‑летия Рязани, на одной из площадей древнего города был установлен бронзовый бюст «белого генерала».
Народная память восторжествовала!
Пройдут годы и столетия, но легенда России – М. Д. Скобелев, как верный сын Отечества, именем своим будет и впредь освещать ее исполинский исторический путь.