Подошло время открыть еще одну страницу в балканской биографии М. Д. Скобелева.
За то время, пока длилась осада Плевны, Шипкинский перевал не единожды превращался в подобие муравейника. По склонам гор то карабкались вверх, то стремительно бежали вниз турки, русские, болгары. При этом соперники так нещадно поливали друг друга свинцом и сражались с такой яростью, что даже спустя много лет на этой земле, пропитанной кровью и усеянной смертоносным металлом, не могла пробиться растительность.
Осознав всю бесплодность попыток занять перевал, Сулейман‑паша отошел с армией к подножию гор и тут узнал новость. На его место султан назначил Вессель‑пашу. Ставленник Стамбула, дабы не ударить лицом в грязь, попытался вдохнуть в подчиненных утраченный боевой дух и, с присущей ему энергией, возобновил атаки позиций русских войск и болгарских ополченцев. Турецкого военачальника ожидало разочарование. Горы оставались неприступными. В ход событий вмешалась природа, которая заставила противоборствующие стороны на время забыть об активных действиях.
Да и о каких действиях, например, со стороны русских могла идти речь, когда мужеству и стойкости собратьев по оружию пришлось выдержать еще одно нелегкое испытание? По донесению полковника Духонина, занимавшего со своим отрядом позиции на горе св. Николая, можно судить, что происходило на Шипке. «Ни в одной траншее огня развести нельзя, одежда всех офицеров и солдат изображает... сплошную ледяную кору... Ружья покрыты сплошной ледяной корой, и солдаты с чрезвычайными усилиями поддерживают в хорошо смазанных маслом ружьях исправное действие затвора и выбрасывателя, постоянно приводя их в движение окоченевшими пальцами».
Не случайно потери отряда Ф. Ф. Радецкого от болезней и обморожений значительно превышали боевые. Храбрый и добродушный генерал имел губительное пристрастие к картам, а положением солдат интересовался мало. Занятый с утра до вечера игрой в винт, он, находясь всего лишь в пяти километрах от переднего края обороны, не мог выбрать время для посещения землянок и траншей, в которых гибли от мороза, по его образному выражению, «святые серые скотинки». В своих донесениях он рапортовал по начальству о полном благоденствии вверенного ему войска. Стала знаменитой его фраза: «На Шипке все спокойно». «Спокойно», без выстрелов и разрывов снарядов, русские войска на Шипке потеряли около одиннадцати тысяч человек больными и обмороженными. Только в одной 24‑й дивизии погибли шесть тысяч человек. Дивизию пришлось снять с позиций и отправить в тыл на восстановление, и до конца войны она не принимала в ней участия.
Турки находились в более выгодных условиях. Они не нуждались ни в продовольствии, ни в фураже. И все же «шипкинское сидение» имело важное значение – проходы через Балканы прочно удерживали русские войска.
...Еще в сентябре Радецкий предлагал осуществить переход через Балканы. Тогда, в начале осени, турки не в состоянии были перекрыть многочисленные тропы, ведущие с гор. Главнокомандующий отверг это предложение, сочтя его преждевременным. Радецкий не сумел настоять на своем, а вскоре в горах выпал снег, тем самым сослужив туркам службу надежного стража дорог. Когда главнокомандующий поставил Радецкому задачу перехода Балкан, генерал едва не вскричал: «Помилуй Бог! Лето – не зима». Но, в отличие от командира Шипкинского отряда, Николай Николаевич оказался более настойчивым и обязал Радецкого выступить в путь не позднее 19 декабря. Серьезно сомневаясь в успехе перехода, Радецкий с большими проволочками все же приступил к подготовке наступления.
Он поделил свой отряд на три колонны. Правая и левая, перейдя через Балканы восточнее и западнее Шипки, должны были нанести одновременный удар по турецким позициям, расположенным к югу от перевала. В этот момент вступит в действие и центральная колонна, чтобы сковать силы неприятеля со стороны Шипкинского перевала.
В Габрове сосредоточились войска правой колонны в составе шестнадцати с половиной тысяч человек при четырнадцати орудиях. Эту колонну возглавлял М. Д. Скобелев. В районе Тырнова сосредотачивались войска левой колонны, общей численностью девятнадцать тысяч человек при двадцати четырех орудиях, под командованием Н. И. Святополк‑Мирского, центральную колонну вел сам Радецкий – двенадцать тысяч человек при двадцати четырех орудиях. Путь правой колонны пролегал западнее Шипки через Иметлийский перевал, а левой – восточнее Шипки через Травненский перевал[46].
Сам по себе план окружения турецких войск сомнений не вызывал, но исполнителей ожидало множество трудностей. Основная, пожалуй, – управление и организация связи между тремя колоннами, удаленными друг от друга на значительное расстояние. Сложным был и сам переход. Добровольные помощники – болгары, узнав о том, что задумали братушки, изумленно качали головами. Уж кому‑кому, а им‑то хорошо было известно коварство троп, ведущих через Иметлийский и Травненский перевалы. Летом по ним можно было пройти пешком, провести коня, но зимой местные жители остерегались предпринимать такое путешествие. А ведь по этим тропам предстояло пройти огромному войску! Сам путь и условия движения по нему колонн сильно разнились друг от друга. Для правой колонны он равнялся семнадцати километрам, а для левой – сорока восьми километрам. Однако общая крутизна подъема правой колонны в три, а спуска в два с половиной раза превосходила крутизну подъема и спуска левой колонны. Если же учесть двухсотметровый обрыв в трех километрах от Иметли, то разница в профиле перевалов – еще заметнее. Но ко всему перечисленному добавлялось еще одно препятствие – значительная часть маршрута правой колонны проходила в зоне наблюдения и обстрела турок, что делало невозможным движение по нему днем.
Получив от Радецкого указания на подготовку колонны к переходу через Балканы, Скобелев, заранее предполагавший такое развитие событий, а поэтому не терявший времени даром, развил кипучую деятельность. Пожалуй, за весь период войны с Турцией трудно найти пример более тщательной подготовки войск к действиям в суровых климатических условиях. Организаторский талант Скобелева раскрылся здесь не менее ярко, чем военный. Он как начальник колонны трудился сводной мыслью: независимо от условий перехода необходимо сделать все, чтобы уберечь отряд от неоправданных потерь в пути, сохранить его боеспособность. «Убедите солдат на деле, что вы о них вне боя отечески заботливы, что в бою – сила, и для вас ничего не будет невозможного», – говорил Скобелев. Личный пример начальника, его требования к подготовке стали мерилом для офицеров и солдат отряда. По всей округе Скобелев разослал команды для закупки сапог, полушубков, фуфаек, продовольствия и фуража. В селах приобретались вьючные седла и вьюки. На пути следования отряда, в Топлеше, Скобелев создал базу с восьмидневным запасом продовольствия и большим количеством вьючных лошадей. И все это Скобелев осуществлял силами своего отряда, не уповая на помощь интендантства и товарищества, занимавшихся снабжением армии.
Время напряженных боев со всей очевидностью показало, что русская армия по качеству вооружения уступает турецкой, и поэтому Скобелев снабдил один батальон Углицкого полка ружьями, отвоеванными у турок. Еще одно новшество внедрил Скобелев. Как только не чертыхались солдаты, всякий раз надевая на спину тяжеловесные ранцы! Ни присесть с такой ношей, ни прилечь, да и в бою она сковывала движения. Скобелев где‑то добыл холст и приказал пошить мешки. И легко солдату стало и удобно! На холщовые мешки уже после войны перешла вся русская армия. Над Скобелевым посмеивались: дескать, боевой генерал превратился в агента интендантства, и смешки еще более усилились, когда стало известно о приказе Скобелева каждому солдату иметь по полену сухих дров. Скобелев же продолжал готовить отряд. Как показали дальнейшие события, дрова очень пригодились. На привале солдаты быстро разжигали костры и отдыхали в тепле. За время перехода в отряде не было ни одного обмороженного. В других отрядах, особенно в левой колонне, по обморожению из строя выбыло большое количество солдат.
19 декабря Ф. Ф. Радецкий на совещании предписал начальникам колонн самый осторожный образ действий. Например, Скобелев получил задачу занять Иметли и там, укрепившись, оставаться впредь до приказания. В предписании Н. И. Святополк‑Мирскому было столько подробностей, что всякая его самостоятельность в действиях сводилась на нет. Мало того, после недельных колебаний, выступать или не выступать, Радецкий отдал дополнительные указания, которые окончательно сбивали с толку начальников колонн. Скобелеву предписывалось выступить вечером 25 декабря с целью занятия Шипки, дальнейший же смысл сводился к тому, чтобы он воздержался от выполнения этой задачи. Такие же расплывчатые распоряжения были отданы и Святополк‑Мирскому. Много позднее стало известно, что укрепленный лагерь турецких войск находился в деревне Шейново, а не на Шипке. Телеграфная связь имелась только с левой колонной. С правой колонной связь предполагалось осуществлять посыльными. Установить сообщение между колоннами вообще не представлялось возможным. Эта несогласованность в действиях могла привести к тяжелой неудаче, так как турецкая армия под командованием Вессель‑паши (тридцать пять тысяч человек) численно превосходила каждую из русских колонн в отдельности и могла разбить их в случае разновременности нападения.
«Генерал Скобелев лично осмотрел все части, советовался с начальниками частей, поговорил с офицерами, подбодрил солдат, пошутил с ними. Всюду кипела живая работа, настроение войск было бодрое. Заботливость, предусмотрительность начальника, отсутствие бестолковой суетни, отмены раз отданных приказаний, отсутствие часто беспричинного разноса, хорошее расположение духа начальника и в этот раз, как и во всех других случаях, успокоительно действовали на войска и вселяли уверенность в исходе похода», – описывал итоги подготовки Скобелева начальник штаба Куропаткин.
Перед выступлением Скобелев отдал по отряду приказ: «Нам предстоит трудный подвиг, достойный испытанной славы русских знамен: сегодня мы начинаем переходить через Балканы с артиллерией, без дорог, пробивая себе путь, в виду у неприятеля, через глубокие снеговые сугробы. Нас ожидает в горах турецкая армия... Не забывайте, братцы, что нам вверена честь Отечества... Дело наше святое». В этом же приказе Скобелев обращался к болгарским дружинникам, входившим в состав отряда: «В сражениях в июле и в августе вы заслужили любовь и доверие ваших ратных товарищей – русских солдат. Пусть будет так же и в предстоящих боях. Вы сражаетесь за освобождение вашего Отечества, за неприкосновенность родного очага, за честь и жизнь ваших матерей, сестер, жен – словом, за все, что на земле есть ценного, святого».
Левая колонна Святополк‑Мирского выступила первой на рассвете 24 декабря. Оставив все орудия на подъеме из‑за невозможности их перевоза, она относительно легко преодолела перевал.
Вечером 25 декабря начал движение авангард правой колонны, возглавляемый Скобелевым. За ним двинулись основные силы. Трудности перехода начались с первых шагов движения. Снег достигал глубины двух метров, и силами солдат удалось расчистить дорогу только до ширины, позволявшей отряду двигаться гуськом, а ведь через перевал предстояло провести повозки и артиллерию. Скобелев понимал всю сложность и опасность такого предприятия, однако не бросил орудия. Особенно опасным оказался участок пути по карнизу, длиною около трех километров, шириной не более двадцати пяти метров. Справа от карниза поднималась вверх отвесная скала, а слева круто обрывалась вниз глубокая пропасть. Подтаявшую снеговую поверхность сковало морозом в плотную корочку, которая не продавливалась под ногой, а представляла скользкую поверхность. «Бездна тянула к себе, – вспоминал об этом переходе Вас. И. Немирович‑Данченко[47], – голова кружилась, тошнило. Двое сорвались туда – и безвозвратно. Кое‑где тропа эта идет наклонной плоскостью, тут – разве крылья ангелов могли удержать солдат». Когда же и это страшное место осталось позади, то встретилось новое препятствие – длинный двухсотметровый спуск с крутизной более 45 градусов, по которому надо было съезжать на природных салазках. О наличии крутого спуска и еще одной ветви дороги, более удобной для движения, Скобелеву было известно из рассказа болгарина Славейкова. Однако Скобелев направил авангард в составе 2‑й бригады 16‑й дивизии с задачей взять Иметли по более сложному пути, так как подкупающая простота второго маршрута была коварной. Двигаясь по этой дороге, отряд стал бы отличной мишенью для турок, занимавших позиции у деревни Шипка.
Медленно продвигались по опасному маршруту. Скобелев был постоянно впереди. Когда разведка донесла, что противник обнаружил движение колонны, раздалось эхо выстрелов. Авангард завязал бой с турками у Иметли. Скобелев произвел рекогносцировку, едва не стоившую ему жизни. Под ним была убита лошадь. Получил тяжелое ранение Куропаткин. Стало ясно, что турки, занимая хорошо укрепленную позицию, вряд ли отдадут ее без боя. Скобелев нетерпеливо ожидал, когда соберется хотя бы половина отряда. Ограничившись обстрелом укреплений днем, он решил атаковать Иметли ночью.
Как только стемнело, на штурм турецкого лагеря выступил авангард под командованием Н. Г. Столетова. Бой был жесток, но внезапность ночной атаки и решительность атакующих сделали свое дело – к утру турки оставили деревню. Без передышки колонна продолжала путь.
Ущелья и долины наполнялись говором и шумом спускавшихся батальонов. Стали слышны слова команд, треск сучьев, и скоро среди надвигающейся темноты яркими факелами запылали костры.
– Здорово, братцы, – приветствовал солдат Скобелев, обходивший войска. – Устали?.. Ну да ничего, отдыхайте. Завтра еще поработаем вместе. – И так от костра к костру, везде расспросы: хватает ли продуктов, боеприпасов?
...Сложность маршрута, постоянные стычки с противником привели к тому, что расчетное время перехода Балкан оказалось нереальным. Скобелев понимал, что его отряд в полном составе не в состоянии принять участие в атаке Шейновского укрепленного лагеря, намеченной Ф. Ф. Радецким на 27 декабря, поэтому сообщил в донесении: «Сделаю все от меня зависящее, чтобы атаковать турок завтра к вечеру, но во всяком случае, и в котором бы часу ни было, если увижу атаку левой колонны, поддержу ее, какими бы малыми силами я ни располагал. Считал бы все‑таки предпочтительнее атаковать позже и буду действовать в этом смысле, если обстоятельства не переменятся». Святополк‑Мирский получил записку от Радецкого, однако осторожный ее тон не охладил пыла Мирского, и он во что бы то ни стало решил начать атаку в назначенное время.
Все его действия возвращают к печальной памяти трех штурмов Плевны. Он не стал дожидаться, пока колонна Скобелева спустится с гор, и решил начать атаку собственными силами. Хотя местность не имела укрытия, князь перед боем отдал категорическое приказание идти вперед безостановочно, не стреляя и, сблизившись с противником, перейти в наступление в штыки и овладеть укреплениями турок. Тем самым он заранее обрек свой отряд на неудачу. Расстояние почти в три километра стрелковая бригада, буквально осыпаемая неприятельскими пулями и снарядами, преодолела по совершенно открытому месту, двигаясь вперед в блистательно стройном порядке. Подойдя без выстрела к первой линии неприятельских укреплений шагов на сто пятьдесят, она с криком «Ура!» бросилась в штыки и выбила турок из окопов первой линии. Эти «стройные» и «без выстрела» передвижения по открытому полю боя привели к тому, что, овладев первой линией окопов, отряд Мирского оказался неспособным взять следующую линию, так как потери наступавших были слишком велики.
Необходимо было его поддержать, но какими силами? О том, что в этот момент Скобелев располагал лишь четвертью отряда, свидетельствуют многие очевидцы, в том числе Верещагин, Немирович‑Данченко. Скобелев посылал одного ординарца за другим, чтобы поторопить со спуском, но тот был слишком крут, и излишняя спешка могла привести к беспорядку и тем самым лишь только замедлить его. И все же Скобелев с имевшимися силами решил хоть как‑нибудь помочь. Он организовал демонстративные действия, построил батальоны к атаке и выдвинул вперед горную артиллерию. Пушкам подрыли передки и добились, что они стали попадать прямо в середину неприятеля. Туркам пришлось отвлечь часть сил на Скобелевский отряд. Таким образом, весь день 27 декабря Скобелев потратил на сосредоточение войск и проведение рекогносцировки. Спустившимся отрядам кавалерии было приказано перерезать дорогу, ведущую от Шейнова к Казанлыку. Как показала рекогносцировка, местность представляла собой сплошную обширную равнину, перерезанную в нескольких направлениях неглубокими, удобно проходимыми оврагами, усеянную мелкими рощами и отдельными группами деревьев. Неглубокий снег, за исключением оврагов, где образовались заносы, мало препятствовал движению. Шейновские укрепления состояли из построенных на курганах редутов и отдельных между ними окопов, имеющих хороший обзор и обстрел. На них и решил направить главный удар Скобелев.
По диспозиции, отданной Скобелевым вечером 27 декабря, атака Шейнова должна была начаться в 10 часов и вестись тремя линиями: передовой из трех батальонов и двух болгарских дружин с восемью орудиями, второй главной линией в аналогичном составе и общего резерва из шести батальонов. Если при третьем штурме Плевны проявились наметки такого глубоко эшелонированного построения боевого порядка, то под Шейновом оно приобрело более четкие формы. Общая глубина такого построения составила один километр. Этим же построением в Скобелевском отряде окончательно утвердилась тактика стрелковых цепей. Наступление и атака Шейнова по равнине, с ограниченным числом естественных укрытий от огня противника, успевшего за долгие месяцы расположения на месте хорошо укрепиться, могли привести к повторению неудачных плевненских боев. И надо отдать должное Скобелеву – в Шейновском сражении он сделал еще один важный шаг в развитии способов ведения наступательного боя. Почти полное отсутствие артиллерии (одна горная батарея вряд ли могла соперничать с артиллерией противника) натолкнуло Скобелева на мысль подготовить наступление ружейным огнем. Первая линия наступавших батальонов имела на вооружении наиболее дальнобойные винтовки, в том числе и трофейные. Задача этих частей состояла в том, чтобы подавить огонь противника, для чего в переднюю линию были выдвинуты все восемь имевшихся в наличии пушек. Важная роль в бою отводилась кавалерии, которая действовала на флангах наступавших. В случае успешного развития боя кавалерийские части должны были выйти в тыл противнику, чтобы отрезать ему пути отхода.
Наступление правой колонны началось в 8 часов 28 декабря, раньше времени, намеченного диспозицией, чтобы воспользоваться туманом. Основной удар Скобелев направил на правый фланг турецких укреплений, который атаковали два батальона и болгарские дружины, а вспомогательный – на левый: здесь действовал один батальон.
Когда расстояние до редутов сократилось до восьмисот‑девятисот шагов, наступающие стали двигаться вперед перебежками (сто – сто пятьдесят шагов), которые позволили русской пехоте сблизиться с врагом при относительно небольших потерях.
Как было намечено в диспозиции Скобелевым, за пятьсот – шестьсот шагов от турецких позиций цепи остановились, залегли и открыли такой интенсивный огонь, что вскоре из редутов стали доноситься лишь разрозненные выстрелы. Воспользовавшись этим, русские батальоны и болгарские дружины ворвались в редуты. Турки пытались спастись в лесу. Вессель‑паша, поняв, во что может превратиться этот прорыв, моментально бросил в атаку свой резерв, и под давлением превосходящего противника русские и болгары отступили. В этот момент Скобелев ввел в первую линию Углицкий полк, который с музыкой и развернутыми знаменами двинулся вперед. В первой линии шел 1‑й батальон, за ним 2‑й и 3‑й. Все батальоны на ходу перестроились поротно в две линии, развернули все ряды и разомкнули их. Вторая линия рот двигалась примерно в пятистах шагах от первой. С тысячи двухсот шагов движение началось перебежками. Командир Углицкого полка полковник Панютин так описывает порядок наступления полка: «Выдвинув 2‑ю и 3‑ю роты в направлении шеиновских редутов разжиженным строем, я приказал им наступать вперед. За 2‑ю и 3‑ю ротами еще две и т. д. по две роты, приказав, чтобы задние роты подходили к передним скачками, а передние – скачком вперед. Таким порядком я был убежден, что турки не в состоянии будут установить точного прицела по постоянно движущимся ротам. И выходило так, что задние роты вышибали передние».
Сухие строчки рапорта не передают драматизма ситуации. Ведь Скобелевский отряд сражался почти со всей армией Вессель‑паши! В напряженном бою явно торжествовало не число, а уменье. Уменье солдат, обученных Скобелевым, самостоятельно мыслить, приноравливаться к местности и, невзирая на жестокий огонь, продвигаться к цели. Даже когда в полосе наступления третьего батальона произошла заминка, то уверенность, что она будет непродолжительной и не расстроит планов, не покидала Скобелева. Так и произошло.
В этот критический момент поднялся барабанщик Углицкого полка. «Ваше благородие, – обратился он к Панютину, – что вы на них смотрите: пойдемте на редут. Пропадать, так по присяге. Тут все равно всех перестреляют!» И с этими словами он вылез из канавы и пошел вперед с барабанным боем. Панютин поднялся во весь свой богатырский рост, взял знамя у знаменосца и двинулся в самую гущу сражавшихся. Те, кто дрогнули и побежали, остановились и повернули оружие на врага. Те, кто залегли в надежде, что турецкие пули минуют их, преодолев секундную слабость, пошли за Панютиным и барабанщиком в атаку. Батальон выровнял свои ряды и выбил турок из траншей. Турки упорно держались в редутах, однако удар был настолько силен, что организованное сопротивление сменилось паникой.
Скобелев не упустил этот благоприятный момент. В прореху, образовавшуюся в обороне турок, он бросил Казанский пехотный и два Донских казачьих полка. Казачки поработали шашками и пиками на славу, а пехотинцы довершили дело, начатое конниками. Бой внутри укрепленного лагеря разбился на отдельные схватки. Турки, с отчаяньем обреченных, сражались за каждый дом, каждую улицу. В такой круговерти, казалось бы, ни о какой организации боя не могло быть и речи. И все‑таки она была: офицеры создавали импровизированные штурмовые группы, которые с успехом выбивали турок из насиженных укреплений. Положение турецкой армии стало безнадежным. Кавалерия отрезала ей все пути к отступлению.
Генерал‑майор К. И. Дружинин, автор 11‑го тома «Истории русской армии и флота» (М., 1913), подчеркивал:
«Нельзя не отметить того искусства, с которым вел бой Скобелев. В эту минуту, когда он достиг решительного успеха, в его руках оставались еще нетронутыми 9 свежих батальонов, уже подходивших к опушке леса; вероятно, один вид этой грозной массы должен был много способствовать последовавшему решению Весселя капитулировать».
Действия центральной колонны складывались менее удачно.
Ф. Ф. Радецкий решил ударить по туркам в лоб и тем самым облегчить положение остальных колонн, с которыми окончательно потерял связь. Туман лишил войска центральной колонны маневра, и атаку они вели по узкой дороге, представляющей собой нечто вроде желоба между скал. Русские получили отпор и потеряли тысячу пятьсот человек. Радецкий, отбиваясь от наседавших на него турок, вынужден был отойти. В это время прискакал один из его адъютантов с сообщением о капитуляции армии Вессель‑паши.
Около 14 часов к Скобелеву привели пленного турецкого офицера, сообщившего, что Вессель‑паша послал его договориться о предварительных условиях сдачи. Вскоре со стороны Шейнова прискакал казак.
– Ваше превосходительство, – обратился он к Скобелеву, – турки вывесили белый флаг!
Скобелев оседлал своего коня и в окружении ординарцев выехал в Шейново. Везде груды убитых, у редутов русские, в траншеях, редутах и в лагере – турки. По дороге двигаются толпы пленных.
Когда Скобелев узнал, что таборов десять турок бежало, он сказал ординарцу: «Харонов! Стремглав сейчас же к Дохтурову... Слышите?.. Пусть кавалерия вдогонку... Чтобы ни один человек не ушел от меня... Поняли?» Дохтуров, командир казачьего полка, как ему и было предписано в диспозиции, перехватил отступавших на Казанлык турок и всем полком обрушился на них. В результате турки потеряли несколько сотен убитыми, а шесть тысяч вынуждены были сдаться в плен.
В узких переулках Шейнова трудно было отыскать резиденцию Вессель‑паши. Но вот показался небольшой холм, пестрящий красными фесками, на котором развевалось два белых флага. К Скобелеву подошел русский офицер и отдал саблю плененного паши. А где же он сам? От толпы в фесках отделилась небольшая группа. Впереди Вессель‑паша, главнокомандующий Балканской армией, лицо мясистое, суровое, волосы с сильной проседью. Скобелев произнес несколько фраз о храбрости его войск, но ни одна морщина не разгладилась на лице паши. Он молча и злобно глядел на Скобелева и, наконец, еле слышно процедил:
– Сегодня гибнет Турция, такова воля Аллаха! Мы сделали все!
– Вы дрались славно, браво... Такие противники делают честь. Они храбрые солдаты! – сказал Скобелев. Столетов перевел.
«А все‑таки мерзавцы, что сдали такие позиции», – отметил Скобелев про себя.
Вокруг толпа пленных, раздавались возгласы: «Ак‑паша! Ак‑паша!»
– Что они говорят? – спросил Скобелев.
– Говорят, что их победили потому, что русскими командовал Ак‑паша!
В это время со стороны Шипки донеслось эхо выстрелов: там шел жаркий бой.
Скобелев: – Сдается ли Шипка?
Бессель‑паша: – Этого я не знаю.
Скобелев: – Как не знаете? Да ведь вы главнокомандующий!
Вессель‑паша: – Да, я главнокомандующий, но не знаю, послушают ли они меня.
Скобелев: – А если так, то я сейчас же атакую Шипку. – И чтобы подтвердить угрозу делом, он приказал двинуть по направлению к перевалу резервную бригаду, Суздальский и Владимирский полки. Между турецкими офицерами произошло движение, они перебросились несколькими фразами.
Вессель‑паша: – Постойте‑постойте, я пошлю туда моего начальника штаба.
Вместе с генералом Столетовым начальник штаба армии Вессель‑паши отправился на перевал... Двинулись по направлению к перевалу и войска, под музыку, на увеличенных дистанциях с тем, чтобы создавалось впечатление их огромной численности. Через несколько часов Скобелев получил сообщение о том, что и шипкинский отряд турок капитулировал.
Шейновское сражение закончилось блестящей победой русских войск. Перестала существовать еще одна из самых боеспособных турецких армий. Всего было взято в плен двадцать две тысячи человек, в том числе три паши и более семисот офицеров. Перед русскими войсками после этой победы открывался путь на Адрианополь[48], а затем на Стамбул.
На следующий день после Шейновского боя Скобелев устроил смотр войскам. Длинные шеренги выстроились лицом к взятым редутам, сзади, словно сахарные глыбы, – Балканы. На равнине перед редутами следы вчерашнего сражения. На белом коне, сопровождаемый офицерами, Скобелев.
– Именем Отечества, именем государя благодарю вас, братцы! – обратился он к победителям.
Грянуло такое громкое «Ура‑а!», что казалось, эхо этого мощного крика способно донестись до Стамбула. Шапки полетели вверх. Нетрудно заметить, что Скобелев нарушил принятую форму обращения и на первый план поставил слово, которое в его приказах и письмах, лишенных пустозвонства и слащавой фразеологии, звучало с особой патриотической силой.
...Пока Скобелев воздействовал на Вессель‑пашу, пытаясь заставить капитулировать шипкинский отряд, Н. И. Святополк‑Мирский, не теряя времени даром, пользуясь услугами телеграфа, которого Скобелев был лишен, отстучал в Главную квартиру донесения о своих успехах и, описывая их, выбрал самые цветастые обороты, не забывая упоминать свое имя.
Ну а теперь об одном эпизоде, рассказанном Скобелевым и записанном Верещагиным, но вычеркнутом цензурой из его книги.
«Говорят, что я нарочно дал туркам почти раздавить Мирского, что я нарочно не пошел в первый день, чтобы явиться после спасителем. Мирский интригует изо всех сил. Ведь он просто вор. Знаете, что он сделал? Он пришел в мой барак, когда меня не было дома, спросил у Курковского (денщика. – Б. К.} саблю Вессель‑паши, которую тот сдал мне, и унес ее, чтобы представить Радецкому, – разве это не воровство? Ведь Вес‑сель‑паша передо мной положил оружие». Но что самое интересное – поначалу многие поверили в победу Мирского: сабля‑то паши у него в руках. Ну и пошли награды. Радецкому, как прямому начальнику, высшее отличие – Георгиевский крест III степени, Мирскому – крест того же достоинства. Сам победитель остался без ордена. Так порешили, что третья степень у него есть, а для второй он слишком молод. В чин генерал‑адъютанта Скобелева тоже не произвели опять‑таки из‑за существенной причины – молодости. И все‑таки Скобелева наградили. Наградили саблей с надписью «За храбрость» по пословице: «Бог троицу любит». Но так как до этого он был награжден шпагой и саблей за личное мужество, то, естественно, либо их приходилось возить с собой в обозе, либо носить все три на себе, что стесняло движение, да в общем‑то, и не было принято.
Итак в сражении, развернувшемся в районе Шипки и Шейнова, отряд Скобелева сыграл решающую роль.
После победы под Шейновом Скобелев стал бельмом на глазу у многих. Главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, посетив расположение войск под Шипкой, ни за что обласкал Радецкого, а Скобелева встретил более чем холодно и недружелюбно. «Солдаты, – рассказывал Верещагин, – видимо, почувствовали невнимание, оказанное своему любимому начальнику, они встретили великого князя с таким малым проявлением энтузиазма, кричали „ура“ так неохотно, что их холодный прием должен был броситься в глаза. Не знаю только, понял ли он, понял ли, что хоть не награда, а один сердечный поцелуй... герою – и солдатские шапки полетели бы вверх не по приказу, как это обыкновенно делается, а от восторга».
К тому же великий князь поощрял всякие сплетни, распространявшиеся о Скобелеве. «Ах, как мне эти интриги надоели, – говорил Скобелев. – А впрочем, Бог с ними. Я не для крестов и отличий служу. Им меня не понять, и, разумеется, уж никак не их лаврам я завидую. Наши дороги различны». Скобелев был слишком впечатлителен, и часто ему казалось, что одолеть эту вражду и интриги просто невозможно. Легче умереть среди ада сражений.
...Отгремели раскаты Шейновского боя, но еще долго не утихали вокруг него страсти. Победа – с военной и с политической точки зрения – расценивалась как важный шаг на пути общего разгрома Османской империи.
Строки из приказа генерала И. В. Гурко, совершившего с отрядом переход через Западные Балканы и захватившего 22 декабря столицу Болгарии Софию, можно отнести ко всем русским солдатам, принимавшим участие в этой войне. Пройдут года, и потомки наши, посетив эти дикие горы, с гордостью и торжеством скажут: »Здесь прошли русские войска и воскресили славу Суворовских и Румянцевских чудо‑богатырей!»
Закономерным следствием успешного завершения перехода, логическим его финалом стала капитуляция турецкой армии Вессель‑паши. В ходе этих событий с новой силой проявился полководческий талант Скобелева. История военного искусства пополнилась новой яркой главой. Такой победой русского оружия можно гордиться.
А ведь задолго до свершенного русской армией X. Мольтке писал:
«Тот генерал, который вознамерится перейти через Троян, заранее заслуживает имя безрассудного, ибо достаточно двух батальонов, чтобы остановить наступление целого корпуса».
При переходе через Балканы, в Шейновском сражении, как и ранее на Шипке, высокие боевые качества продемонстрировали болгарские дружины. Прочно усвоив новые тактические приемы, болгары проявили героизм и беспримерную стойкость не меньше, чем русские солдаты.
Впечатление разорвавшейся бомбы произвел на Европу зимний переход русских войск через Балканы. Рассказывают, что когда наступила зима, Бисмарк сложил свою карту Балканского полуострова, по которой следил за ходом войны, и сказал, что до весны она ему не понадобится. Зимой, мол, наступление через Балканы невозможно. К такому же выводу пришло и правительство Австро‑Венгрии. Решительный поворот событий сильно встревожил венский двор. Под угрозой срыва оказались два секретных соглашения с Россией: Рейхштадтское (1876 г.) и Будапештское (1877 г.). И в том и в другом Россия давала гарантии, что не станет создавать на Балканах сильное славянское государство, а Австро‑Венгрия будет соблюдать «доброжелательный нейтралитет». Почуяв недоброе, в австрийской столице спешно начали готовить вторжение в Боснию и Герцеговину. Английское правительство было в шоке. Когда после падения Плевны английский военный агент Уеллеслей, находившийся при главной квартире и кое‑что пронюхавший о дальнейших планах русского командования, послал в Лондон телеграмму, в которой предупреждал о возможном переходе русской армии через Балканы еще зимой, английское военное министерство в сопроводительной записке, направленной вместе с телеграммой премьер‑министру, сообщало, что полковник, очевидно, не знает того, о чем он говорит. Балканы никогда не были и не могут быть перейдены зимой.
Однако переход русской армии через Балканы стал свершившимся фактом, и развитие событий теперь зависело от скорости ее продвижения к Стамбулу.